Нищая страна, нищая армия
К 1925 году СССР едва добился мирового признания, и угроза войны более или менее отступила. Содержать армию военного времени стране было абсолютно не под силу. После Первой мировой и Гражданской войны в стране толком не осталось ни промышленности, ни сельского хозяйства.
Реформа Фрунзе оставила ту армию, которую СССР мог себе позволить. Немногочисленную, очень бедную. Без танков, почти без авиации и тяжёлой артиллерии.
Пехота РККА, 1920 год (фото: Wikimedia Commons)
Малая Антанта — то есть, прости господи, Чехословакия, Румыния и Югославия — в эти годы могла выставить армию сравнимой численности, но значительно лучше технически оснащённую. Даже если не принимать в расчёт почти неизбежную помощь Франции.
Нужно было придумывать что-то работающее для усиления нашей армии.
Интернационализм
Солидарность пролетариев европейских стран была не пустым звуком. Интервенция в Советскую Россию во время Гражданской войны во многом была сорвана именно действиями докеров, железнодорожников и заводских рабочих Европы.
30 марта 1919 года в итальянской Генуе на демонстрацию против военного вмешательства вышли все моряки, включая рыбаков.
1 мая 1919 года в Париже 17-й линейный полк, направленный на разгон демонстрации рабочих «Руки прочь от Советской России», перешёл на сторону пикетчиков и охранял их шествие.
Итальянцы под угрозой национальной стачки отозвали войска из России и распустили экспедиционный корпус в июле 1919.
В тяжелейший момент советско-польской войны по всей Европе разбивали направлявшиеся в Польшу винтовки, резали автогенами броневики, смертным боем били пытавшихся защитить груз офицеров.
«Рабочие не будут сражаться с Россией» (фото: People’s History Museum)
9 августа того же года Чрезвычайная конференция Британского конгресса тред-юнионов, лейбористской партии и её парламентской фракции выдвинула ультиматум:
«Конференция предупреждает правительство, что будет использована вся организованная мощь промышленных рабочих, чтобы сорвать войну против России».
13 августа, узнав, что на вокзале в Карлсруэ железнодорожники задержали сто вагонов с оружием и боеприпасами, немедленно уволился начальник станции.
В общем, было очень весело.
Стратегия и политика
Стратегия Красной армии на случай войны была проста и незамысловата: щедрое расходование живой силы, жертва территории и ожидание восстания пролетариата.
Не самая красивая и надёжная концепция… но на другую нужны были ресурсы. Очень много ресурсов.
И потом, когда ресурсы понемногу начали появляться, дружественный рабочий класс Европы большевики со счетов не сбрасывали. Считалось, что в будущей войне часть противника примет сторону Советов. В 30-х Тухачевский предполагал, что новая мировая война будет «войной моторов против классово-неоднородного противника». В этом ключе и работала советская пропаганда.
Но уроки из событий 20-х годов вынесли не только в Москве. С 1933 года немецкие дети и молодёжь подвергались жесточайшей промывке мозгов.
Ты самый лучший, тебе по праву принадлежит всё! Там, на востоке — недочеловеки!
К 1941 году типичный 18-летний немецкий солдат слушал подобное каждый день примерно полжизни. Все партии кроме НСДАП запрещены. Оппозицию по большей части даже не загнали в подполье, а физически уничтожили. А в СССР в это время вышла наивная повесть Николая Шпанова «Первый удар» с описанием могучего удара Красной Армии, который вызывал не менее могучее восстание во вражеском тылу…
Столкновение с реальностью
Проблема была даже не в том, что наивные советские листовки вызывали у немцев смех. Многие красноармейцы ждали, что немецкий пролетарий в фельдграу вот-вот все поймёт и выйдет брататься.
Вплоть до ведения намеренно неточного огня по немецким колоннам — «там же рабочие!».
Нужно было объяснить каждому бойцу: то, что он «арбайтер», немецкий солдат вспомнит после того, как поднимет руки. А руки он поднимет только в безнадёжном положении.
И летом 1942 года, когда стало ясно, что это не «год полного освобождения», Константин Симонов и Илья Эренбург — сильнейшие, пожалуй, поэт и прозаик советской пропаганды — почти одновременно написали: «УБЕЙ!».
«Если ты не убил за день хотя бы одного немца. твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьёт твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьёшь немца, немец убьёт тебя». (Илья Эренбург, «Красная звезда» 24 июля 1942 г.)
В общем, в этом слове нет ничего такого ужасного, как это рисуют современные моралисты. «Что нужно сделать, если немец бросит винтовку и крикнет: „Камрад, пощади, у меня жена и шестеро детей“? Воткнуть ему штык в брюхо и крикнуть — седьмого не будет!», — шутка времён Первой мировой прямо рекомендует убивать сдавшегося.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
(Константин Симонов, «Красная звезда», 18 июля 1942 г.)
«Каждую пулю — в немца»
В тот момент в 42-м это было очень важное слово, которого ждали люди. Ждали утверждения, что борьба идёт не на жизнь, а на смерть. И речь идёт о выживании народа.
Крутой поворот
А в 1944-м война вернулась туда, откуда пришла. Дополнительно мотивировать ненависть к немцам у солдат, видевших сожжённые деревни, убитых мирных жителей, концлагеря — было уже без надобности.
«Всё, что писали о немцах Алексей Толстой, Михаил Шолохов и Илья Эренбург, звучало мягко по сравнению с тем, что советский боец слышал собственными ушами, видел собственными глазами, обонял собственным носом. Ибо где бы ни проходили немцы, они везде оставляли после себя зловоние разлагающихся трупов», — писал британский журналист Александр Верт.
На территории Восточной Пруссии многие начали сводить свои личные счёты с врагом с библейской жестокостью — жизнь за жизнь.
11 апреля 1945 года Эренбурга, всё ещё писавшего о мести, резко одёрнули знаменитой статьёй — «Товарищ Эренбург упрощает».
Эренбург получал со всех фронтов тысячи писем в поддержку своей позиции, но маховик советской пропаганды уже закрутился в другую сторону. Негоже, победив дракона, превращаться в нового.
А нам сегодня, оценивая слова, сказанные десятилетия назад, важно помнить, при каких обстоятельствах они были сказаны…
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.