Мощные бронетанковые войска могли изменить судьбу Франции — об этом не раз говорил генерал де Голль. Танков у республики было много — с толстой бронёй, мощными пушками и храбрыми, как тысяча чертей, танкистами. Но что-то пошло не так.
Буйные стада и одинокие монстры
Если с авиацией во Франции 30-х годов не сложилось, танкопрому республики по итогам Первой мировой войны было чем гордиться. Ведь «Рено» FT-17 — первый танк классической современной компоновки с одной пушечной башней кругового вращения сделали как раз французы. Причём выпустили таких машин более 3000 штук, не считая итальянских и американских копий.
Для тех же, кого орда лёгких танков могла не испугать, у французов был ещё сверхтяжёлый FCM 2C. Длина бронеединицы превышала десять метров, а вес в добронированном варианте переваливал за 75 тонн. Для серийных и принятых на вооружение машин эти рекорды до сих пор не побиты, чем французы иногда гордятся — под настроение ну и под абсент.
Если к длине FCM 2C придирок никаких, она и в самом деле рекордная, то вот с массой возникают вопросы. До 75 тонн танк «растолстел» только после установки дополнительной брони. Это было сделано в конце 1939 года в порядке эксперимента — усилили защиту одной машины, покатались немного. Поняли, что теперь танк, который и до этого-то особо подвижным не был, совсем не едет. Плюнули и сняли дополнительную броню обратно. Был ещё вариант FCM 2Cbis со 155-мм гаубицей в литой башне. Его масса точно не известна — по оценкам, около 74 тонн. Правда, и этот вариант тоже был создан в единственном экземпляре и оказался временным — создали его в 1926 году, а в 1932-м переделали в обычный FCM 2C.
Серийный FCM 2C весил всего 69 тонн — этот рекорд был побит ещё в 1944-м, немецким «Королевским тигром».
В общем, с танками во Франции всё было хорошо. Немного неясным оставалось, как их нужно применять.
Большинство генералов сходилось на том, что вовсе незачем лишний раз изобретать колесо — танки должны поддерживать пехоту. Тем более, скорость у них такая, что убежать от пехоты они не смогли бы при всём желании.
Но кроме пехоты во французской армии наличествовала кавалерия. По понятным причинам в ходе позиционной войны на Западном фронте конница имела не так много возможностей проявить себя. Тут французам оставалось только завидовать рюсски варвар, у которых целые конные армии гуляли до Варшавы и обратно. Но просто завидовать — это непродуктивно. И с конца двадцатых французы пытались запрячь в одну телегу и коня, и трепетную лань. В смысле, механизировать свои кавалерийские части. Получалось как-то не очень.
Де Голль, идущий не в ногу
Некоторые французы, глядя на состояние собственной армии, а также на происходившее у немцев, решили немного скосплеить Кассандру (вестница несчастья в древнегреческой мифологии — дочь последнего правителя Трои, обладавшая пророческим даром; предсказывала падение Трои. — Прим. ред.) и рассказать согражданам, как всё может плохо обернуться. Громче других надрывался некий подполковник Шарль Андре́ Жозе́ф Мари́ де Голль.
«Мы не можем рассчитывать на то, что плохо укомплектованные и слабо оснащённые войска, занимающие наспех созданные оборонительные рубежи, смогут отразить первый удар».
Чтобы его отразить, а ещё лучше — самим врезать супостату, де Голль предлагал создать небольшую — тысяч так на сто бойцов, — но очень профессиональную армию, для которой бы хорошо подходило слово «танковая».
Однако сидевшие в высоких кабинетах маршалы и прочие победители в Первой мировой живо разъяснили встревоженным согражданам, что беспокоиться особо не о чем. У них есть замечательная линия Мажино, в которую уже закопали примерно дофига народных денег. Вот в этом домике в случае чего вся Франция отсидится, пока немецкому волку не надоест стучать башкой в бетон.
Кавалеристы, маршал Петен дал приказ…
В середине 30-х французские конники всё-таки решили: лошади с танками сочетаются не очень. По этому поводу решили сформировать две Division Légère Mécanique (DLM — лёгкие механизированные дивизии).
Поскольку дело было новое, непонятное, торопиться никто не стал. Первое подразделение создали в 1935 году, а второе — в 1937-м. Ну, а пока французы «не торопились», немцы захапали Австрию, Чехословакию и, наконец, в сентябре 1939 года вторглись в Польшу.
К своим танковым теоретикам они прислушивались внимательней, и танковых дивизий у них было побольше.
Французы же всерьёз озаботились созданием танковых соединений уже после начала войны. В феврале 1940-го они сформировали ещё одну, третью по счёту DLM, куда пришлось передать часть опытных офицеров из двух первых дивизий. Была ещё и четвёртая DLM, но её начали формировать в июне 1940-го, когда пить боржоми для спасения Франции было уже немножко поздно.
Глядя на кавалерию, свои «настоящие» танковые части в итоге захотела и пехота. Разумеется, здесь тоже никто не стал торопиться, равно как и особо прислушиваться к воплям де Голля. Только в декабре 1938 года генерал Бийот (папа героического капитана) принял решение о создании двух Division Cuirassée de Réserve (DCr — резервные танковые дивизии).
Капитан Пьер Арман Гастон Бийот, сын генерала Гастона Анри Густава Бийота, упомянутого выше, прославился 16 мая 1940 года. Его танковой роте при поддержке пехоты было приказано выбить немцев из деревни Стон в Арденнах. Однако под ударами вражеской авиации силы французов таяли — до деревни добрался лишь танк Бийота и несколько отделений пехотинцев. Решив выполнить приказ даже в таких условиях, Бийот отправился в бой. Деревня была освобождена, экипаж Бийота записал на свой счёт тринадцать немецких танков и две пушки. За этот бой Бийот был награждён орденом Почётного Легиона и Военным Крестом.
Пацан сказал — пацан сделал… правда, не сразу. 2 сентября 1939 года французы наконец создали первую… нет, не дивизию, а бригаду — и настолько вдохновились этим, что на следующий день объявили войну Германии. Две дивизии получилось сформировать только 16 января 1940 года, третью — 20 марта.
Майский финал
К началу наступления на Францию немцы имели примерно две с половиной тысячи «панцеров». Все они были сосредоточены в десяти танковых дивизиях, пять из которых (вместе с ещё пятью моторизованными) входили в танковую группу фон Клейста.
У французов было более трёх тысяч машин, причём 470 из них S35 и B1bis — с толстой противоснарядной броней.
Полковника де Голля назначили командиром 4-й танковой дивизии (4e Division cuirassée).
Обычно пишут, что её сформировали как раз 10 мая, в день начала немецкого наступления. Но сам де Голль пишет про 15 мая. Впрочем, большого значения это уже не имело. Уже 17-го мая подчинённые ему части, даже не успев толком побыть одним подразделением, пошли в бой. Разрозненно, без прикрытия авиации, с недостаточной поддержкой артиллерии и пехоты.
Кроме того, «во главе экипажей танков были командиры, которые никогда раньше не стреляли из орудий, а водители имели за плечами в общей сложности не более четырёх часов вождения танка». Единственный мотопехотный батальон перевозился на автобусах. Артиллерию набрали с бору по сосенке, и многие офицеры знакомились со своими солдатами «буквально на поле боя». Ну и так далее…
«К тому же у нас не было средств радиосвязи, — вспоминал де Голль, — и мне приходилось командовать дивизией, отдавая распоряжения подчинённым командирам через связных-мотоциклистов или лично отправляясь в части. В довершение всего все части испытывали крайний недостаток в транспортных средствах, в средствах снабжения и ремонта, которыми при нормальных условиях они должны были бы располагать».
Итог — как принято говорить — был немного предсказуем. Французские танкисты сражались храбро, но героизм капитана Бийота, лейтенантов Помпье и Годе (17 мая разгромивших немецкую колонну в Мормальском лесу), а также их боевых товарищей, уже мало что мог поменять.
«Каких успехов на месте этой жалкой, слабой, плохо укомплектованной, наспех сколоченной и сражавшейся в одиночку дивизии могло бы в эти майские дни добиться отборное бронетанковое соединение <…>! Если бы правительство <…> своевременно направило военную систему страны по пути действия, а не бездействия, если бы в результате этого наши военачальники имели в своём распоряжении ударную и манёвренную армию <…>, тогда наши вооружённые силы могли бы рассчитывать на успех, а Франция обрела бы вновь своё величие».
А ведь всё могло сложиться совсем иначе.
