«Никогда столько не лгут, как во время войны, после охоты и до выборов», — цитата одного депутатов рейхстага, ошибочно приписываемая Отто фон Бисмарку.
Четыре пишем, два в уме?
Сейчас историкам ВОВ иногда всё же удаётся сопоставить документы обеих сторон. В частности, недавно Игорь Черняев выложил у себя в блоге два документа: о стажировке роты снайперов 7-й мсд ВВ НКВД в период 21–24 августа 1942 года на участке 257-й отдельной стрелковой бригады и данные о потерях противостоящей советским частям немецкой 296-й пехотной дивизии. Сравнение двух цифр выглядело весьма неутешительно — советские снайперы заявили уничтоженными 642 солдата и офицера врага, тогда как немецкая дивизия за указанный период потеряла 227 человек (из них 43 убитыми).
С учётом того, что как раз в эти дни 257-я осбр вместе со 110-й стрелковой бригадой и 192-й танковой как раз пыталась наступать на указанном участке фронта, соотношение реальных потерь и заявок выглядит совсем печальным.
За одного учёного…
Ситуация станет чуть яснее, если учесть, что снайперское движение в Красной армии в 1942 году только начинало разворачиваться. Со стороны это выглядело довольно странно — ведь и до войны в этом направлении вроде бы прилагались огромные усилия: были созданы оптические прицелы на основе лучших немецких образцов, огромное количество людей прошли курсы Осоавиахима и РККА «Ворошиловский стрелок». И действительно, в начале войны немцы в своих донесениях часто фиксировали меткие выстрелы красноармейцев. Но в 42-43 годах со снайперами, их оружием и подготовкой, а особенно — с тактикой применения — ситуация в Красной армии была довольно плачевна.
Занятия школы советских снайперов (фото: Наталья Боде)
Например, один из офицеров 22-й армии в своём рапорте описывал, как в августе 1942 года их дивизия получила десять снайперских винтовок, выданных лучшим стрелкам, из которых сформировали отдельную команду снайперов. Она находилась при штабе полка и тренировались… но в конце сентября «снайперов послали в роту. После четырёхдневных боёв остались в живых только два человека».
В полку снова создали команду, на этот раз из 15 снайперов, отвели отдельный блиндаж, составили месячную программу тренировок… после чего в феврале 1943-го по приказанию комдива снайперские команды полков расформировали, снайперов попарно послали в роты и, как писал тот же офицер, «за 10-15 дней наступательных боёв семь снайперов были убиты и ранены, также были выведены из строя все снайперские винтовки», после чего в дивизии до июня 1943 года уже почти не было ни снайперов, ни винтовок с оптикой.
На другом участке фронта, в Карелии, проверка начальника отдела боевой подготовки в ноябре 1943-го выявила, что в двух дивизиях у снайперов оружие не пристреляно, в большинстве — грязное и неисправное.
Регулярно отмечались случаи, когда команды снайперов использовались просто как обычное пехотное подразделение.
Сами снайперы тоже много писали в штабы о случаях их неправильного использования, приводя в примеры распоряжения пехотных командиров вроде: «Стрелять по амбразуре дзота так, чтобы был слышен „дзынь“, как свидетельство точной стрельбы».
Снайперы 30-го стрелкового полка 8-й гвардейской Панфиловской дивизии (фото: Виктор Кинеловский)
Не уверен — не ставь зарубку
Впрочем, командиров тоже можно понять — как именно нужно использовать снайперов, им, как правило, никто и никогда толком не объяснял. Фактически от «гастролирующего» на их участке снайпера низовые командиры ничего хорошего не ждали: уползёт, стрельнёт куда-то, а немцы потом полдня из миномётов лупят. Поэтому в требовании «сделать дзынь» ничего удивительного нет — это был хотя бы какой-то способ проверить: а попадает ли снайпер в цель вообще?
В случае сомнений пехотный командир мог и вовсе отказаться заверять заявки снайпера. И тут уже начинала играть роль не меткость стрелка, а его умение «налаживать отношения» или уровни подчинённости. Например, в приведённом выше примере счёт роты снайперов из войск НКВД вполне может объясняться тем, что пехотные командиры не стали оспаривать их заявки, — сколько сказали, столько и подписали.
Но даже в тех случаях, когда работу снайпера «контролировал» не только его друг-напарник, но и отдельный наблюдатель, то и он в большинстве случаев мог сказать разве что: «После выстрела немец пропал». А убит, ранен или просто нырнул на дно окопа, услышав свист пули над ухом, — этого нельзя было разглядеть даже в самую лучшую стереотрубу.
Джентльменам верят на слово?
Разумеется, не стоит думать, что подобные проблемы возникали лишь у советских снайперов. Не так давно историк Олег Киселёв попытался проверить заявки знаменитого финского снайпера Симо Хяюхя.
Если брать пример, аналогичный снайперам НКВД, то можно увидеть, что за период с 18 по 25 декабря 1939 года финский снайпер записал на свой счёт 97 убитых. При этом потери советских частей на данном участке фронта (213-й стрелковый полк и 1-й батальон 184-го стрелкового полка) составили 40 убитых и 155 раненых, и на это количество, помимо одинокого снайпера, претендуют сразу два батальона финской армии. Если «отдать» Симо все его заявки, возникнет законный вопрос — что же делали остальные финские солдаты на этом участке фронта?
Неужели отмеченные в советских сводках обстрелы артиллерии, миномётный и пулемётный огонь оказались настолько неудачны?
При этом в тех же советских сводках только один раз, 22 декабря, упоминается, что вражескими снайперами… ранены двое бойцов. Двадцать первого декабря, в свой «рекордный» день, Симо заявил 25 убитых, а реальные потери советских частей убитыми составили… восемь человек.
Имя Розы
А в заключение статьи, как мне кажется, будет очень уместен фрагмент из дневника снайпера Розы Шаниной:
«Напишу о взводе. Говорит Алхимова: я, мол, не верю, что Роза убила столько фрицев, приписали. Получалось так. В обороне иногда много стреляешь по целям, но тёмное дело, убит он или нет. Здраво рассуждать, я по мишеням всегда точно била и по стоячему фрицу тоже чаще попадаю, чем мимо, а стреляю в большинстве случаев по стоячим и пешеходам, по перебежчикам трудно, только пугать их. Иногда совсем не напишут, а иногда напишут на авось, иногда и зря, но на моем счету нет ни одного не убитого фрица, ложного.
Если в один раз зря написали, другой раз убила, но не записали, когда как придётся. Помню, была в наступлении, могу сказать от души, чистосердечно. Отбивала контратаки, исстреливала по 70 патронов. В ту атаку я в 13 танках, в трёх не стреляла, а в девяти побила всех. Один с водителем ушёл обратно, удрапал, а те были подбиты и ранены только от пуль солдат, что ли, из берданки, которая вся в грязи, год не пристреливалась и ведёт неприцельный огонь. А я била за 50 до семи метров расстояния в упор. Тогда я смело уложила и ранила не менее 20.
Группа советских женщин-снайперов на Калининском фронте (фото: Владимир Гребнев)
В наступлении часто приходилось стрелять на близкое расстояние и точно, что не промахивалась. Помню последнюю контратаку: пули попадали точно в каску, видна одна голова, и трассирующие не пробивали её за 100 метров. Шли к небу, ясно было видно рикошет. Вот тогда ребята удостоверились в точности моей стрельбы, то есть я одна была с оружием, и их пятеро наблюдали и говорили: „Молодец“. Била в полный рост фрица на расстоянии 20 метров и ясно убила не менее 15, даже больше. Вот за две удачных охоты — 35 фрицев, ибо снайпер стреляет точно».
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.