1.
— Валь, у вас ночью что за шум был? Крик, лай, грохот какой-то, случилось что-то? И вроде как мне показалось, что ребёнок плакал, Вася мой на крыльцо выскочил, не поймёт спросонья. Потом вдруг Филат мимо пробежал, за ухо держался, орёт не пойми чего, что мол пошли вы со своими яйцами, жмоты. Ваську моего увидал, обложил и его заодно, и к себе в свою четвертинку нырнул. Боязно мне как-то стало, Филат по досрочному вышел, как бы чего не сотворил опять, а Валь?
— А ты не боись, он только того и хочет, чтоб его боялись все. Ходит грудь колесом, порядки свои наводит, петушится, мол я приехал! Это ж Пашка мой на него Акбара считай нашего спустил с цепи, чтобы тот мог по вольеру свободно бегать. Это чтоб не наглел, чуял Паша, что Фетис к нам припрётся! — усмехнулась Валентина, ловко отжимая бельё и развешивая его на натянутые между яблонями верёвки.
— Да ты что? А он чего от вас хотел, Филат то? Спереть чего-нибудь? — не унималась Людмила.
— К курям залез под утро, яиц хотел своровать. Да Акбара нашего дразнил, что тот его из вольера достать не может. Не знал, что Пашка его с цепи стал спускать, как Филат вернулся. Акбар его как почуял, зарычал, аж зашёлся, по стенке вольера за Филатом двигался, ждал удобного момента. А потом на лапы задние встал, прыгнул, да и хватанул его за ухо! Он Филата всегда терпеть не мог, пёс всегда душонку гнилую чует!
Валя ещё раз с силой отжала пододеяльник, расправила, да так тряханула, чтоб выровнять, что Акбар глухо зарычал.
— Вишь, услыхал про Филата, наверное хочет ему второе ухо оттяпать, — рассмеялась Валентина.
Вот и вернулись старые времена, опять от Валерки Филатова весь их дом стонет.
Филатов давно отца и мать извёл и один жил в четвертинке дома.
Сначала дружки его, а потом и все остальные на посёлке стали звать Валерку Филатова просто Филат, так за ним эта кличка и закрепилась.
Последние пять лет он сидел, и ещё должен был бы. Все аж перекрестились, когда его за тёмные дела надолго упекли, на посёлке сразу спокойнее стало.
А тут вдруг выпустили его неожиданно, всем на горе.
Вторую четвертинку Валя с мужем и детьми занимает. Была у них слабая надежда, что Валерка вообще не вернётся, что он там не выживет, говорили хворал он сильно.
И им вторая четвертинка отошла бы.
Тогда у них будет полдома, можно будет не ютиться, у детей своя комната будет.
А то в одной комнатушке вчетвером несподручно и тесно. Да ещё печь треть комнаты заняла, летом хоть терраска выручает. Хорошо дети пока ещё малые, а подрастут, так как им умещаться?
Но видно не судьба, заявился Филат обратно, вот ведь бесовская сила.
В третьей четвертинке Василий с Людмилой и дочкой Надей живут.
Вася у Людки мужик тихий, молчаливый, хоть и партийный.
Чудной немного, но при этом начальствует, как-никак — бригадир разнорабочих на их ткацкой фабрике.
Людка тоже на Валеркину четвертинку дома претендует, хотя ей муж ясно сказал, что у Валентины с Пашей детей двое, так что и не мечтай! А он мол, Василий, партЕйный, права не имеет ловчить!
В самый захудалой части дома, в старой последней его четверти, что на северную сторону окнами смотрит, Роза Ильинична живёт.
Никто не знает, сколько ей лет, Людмила и Валя ещё в девушках ходили, а она уже старая была.
По крайне мере всем так казалось.
И всегда она одна жила.
Поговаривали, будто она дальняя родня директора фабрики, потому одна и проживает в четверти дома, как барыня.
А другие говорили, что брехня это, и Роза Ильинична родня дальняя не директора фабрики, а Валерки Филатова, Филата, как все тут его звали. Бандюка и пройдохи, от которого не только весь их дом стонал, но и все окрестные жители его боялись.
Поговаривали, что на нём много тяжких дел из тех, что и не раскрыты.
А сидел он, как оказалось, не за особо тяжкое, потому и вышел раньше, чем все ожидали…
Вернувшись, Валерка Филатов поосмотрелся, да и загулял.
Гулевали у него поначалу, в его четвертинке, да так, что весь дом ходуном ходил!
Людмила с Валентиной двери запирали на засов и даже детей гулять не выпускали.
Да и погода была мерзкая, оттепель сменилась промозглым ветром и дождём со снегом. Грязюку сначала развезло, а потом она смёрзлась и горбатилась комьями.
Акбар выл по ночам, добавляя ещё больше мрака в эту обстановку.
И всем казалось, что вот-вот случится что-то.
Или дом Филат подпалит с перепоя, либо кого-нибудь из собутыльников порешит, ведь каждый божий день их гулянки разборками завершались!
— Ты на меня так не смотри, гляделки то не выгляди! — шепеляво и зло-веще шептал Валерка, если хоть кого-то из соседей во дворе встречал, когда по нужде выходил.
И он его шёпота даже Акбар начинал ворчать и метаться по вольеру.
— Что, не достать тебе меня, не достать? — ещё больше бесился от ворчания Акбара Валерка, и дразнил его, но близко теперь к вольеру не подходил, издалека орал ему,
— Рычи-рычи, не долго тебя осталось! Тра-вану тебя, как пить дать, за каких-то курей пол-уха мне отхватил, псина лохматая!
А тут они ещё и баб притащили, Клава продавщица из магазина, да Нинка косая.
Тут уж детям шапки пришлось надевать, чтобы уснуть смогли ночью, да чтоб не слышали, что за стенкой творится, да какие слова звучат.
Перегородки то в их доме, что его на четыре части делят, из фанеры, все что делается за стенкой хорошо слышно!
А потом ещё через пару дней тишина наступила, видно подались куда-то Валерка с компанией своей.
Грешным делом Валентина подумала, хоть бы упились они все, как надоели, и когда это всё только кончится?
И тут Людмила к ней бежит, оглядывается с опаской, они все за эти дни привыкли, то грохот, то вопли, то смачный матеrок…
Людмила вбежала, еле дух перевела, так спешила, и сходу ей,
— Валюха, говорила я тебе, что голос детский слыхала? Так вот, не показалось мне это, ты сама то прислушайся, а? Слышишь? Ну слышишь, вон там в углу пищит кто-то!
— Да слышу я, слышу, как плачет кто-то, не пойму только где, у Валерки в четвертушке, или у бабы Розы? И правда то ли ребёнок, то ли женщина, пойдём может глянем, вдруг Филат в доме кого-то запер специально, а сам сгинул, пропадёт же! — прислушавшись, согласилась Валентина.
— Так может сразу участкового позвать, мало ли что там? — в глазах у Люды был испуг, Филата она сильно боялась.
— Брось, толку от этой милиции, придёт и уйдёт, а нам тут жить. Вернется Филат, прознает, да ещё подпалит. Леший его знает, что у него на уме, решит, что милицию на него натравили, с такими, как Филат, настороже надо быть, — усмехнулась Валентина, и предложила,
— Вот что, идём к Розе сходим и всё будет ясно…
Роза Ильинична на стук долго не открывала.
Наконец-то послышались её шаги, дверь она приотворила, но не впустила, и спросила как всегда недовольно,
— Ну чего надо?
— ЗдорОво, Роза Ильинична, не слышала, вроде у Валерки плачет кто-то, а его самого то нету? Может запер он кого-то, с него станется? — волнуясь, выпалила Людмила.
Валентина же вглядывалась в глубину комнаты через приоткрытую дверь.
И вдруг увидела и вскрикнула,
— Роза Ильинична, а что это за ребёночек там у тебя? Откуда ты его взяла?
У хозяйки сразу глаза колючие стали,
— Так и знала, выведывать пришли, носы свои суёте, куда не надо!
— Скажи, откуда, а не то я Васе скажу, он у меня партЕйный, быстро разберётся, — осмелела Людмила.
— А тебе то что? — рассердилась вконец Роза Ильинична,
— От Валерки Филата баба какая-то понесла. Она с ним давно переписывалась, когда он ещё сидел, да к нему на свиданки ездила. Чудачка, думала, что семью с ним создаст, вот ведь бабы тетёхи! Ребёночка она ему притащила, а он её отдубасил, да отвез куда-то, почём я знаю куда. А дитя на меня пока оставил, денег на дитя оставил немного и молчать велел. Сказал, кто вякнет, не обрадуется, поняла? И вам достанется, если разболтаете, а кроме вас и не услышит дитя никто!
И Роза Ильинична захлопнула дверь перед носом Валентины и и Людмилы.
— Что делать то будем, Валя? — всполошилась было Людмила, но Валентина её осадила,
— А ничего не будем! Роза баба хоть и вредная, но не злая. Дитё не обидит, так что подождать надо и разобраться, нечего горячку пороть, ясно? И Васе своему пока не говори ничего!
— Хорошо, Валя, не скажу, — пообещала тихо Людмила, приложив ладошку ко рту,
— Не скажу, мне заковырки всякие тоже ни к чему, своих забот хватает.
Акбар перестал чуять Филата и не рычал ночами.
Но когда его выпускали погулять, выходил на дорогу и вглядывался, будто ждал, чтобы с ним наконец-то разобраться…