Название у него — будто из книжки по самопознанию: «Остров Возрождения». Представляешь себе пальмы, кокосы, может, йога на рассвете и звук прибоя. Но нет. Это место в самом сердце Аральского моря было построено не для счастья. А чтобы, если уж запускать микробов на свободу — то красиво, масштабно и без свидетелей.
Сюда везли не туристов, а обезьян. И не в сафари-костюмах, а в клетках. Тут не строили отели — строили аэродромы и лаборатории. Цель? Проверить, как быстро и эффективно можно отправить цивилизацию в сложную ситуацию — с помощью бактерий. Всё строго по протоколу. Ну, почти.
Давайте разложим эту историю по баночкам — без штампов, но со штаммами. Что же происходит сейчас на запретном острове в Аральском море?
Идея: берём микробы, остров и немного паранойи
Середина прошлого века. СССР бодро шагал в сторону будущего, в котором планировалось иметь всё: от космоса до бактериологического доминирования. И где-то в планёрке на уровне Минобороны кто-то сказал: «Слушайте, а неплохо бы испытать чуму». Ну, мало ли пригодится. На всякий.
Но где её, родимую, тестировать? В центре страны — шумно. За границей — подозрительно. А вот в Аральском море — красота. Вода со всех сторон, никто не доберётся. Строим, ребята.
Так на свет появился полигон под названием «Бархан». Хотя название «Биобойня» подошло бы лучше. На острове Возрождения началась стройка века. Сначала подвезли цемент, потом военных, потом — бактерии.
Добро пожаловать в Кантубек — советский город мечты, если ваша мечта пахнет спиртом и формалином
Городок назывался Кантубек, но в документах — Аральск-7. Такой себе закрытый, уютный анклав посреди воды, население — примерно 1 500 человек. Всё как надо: школы, магазины, клуб, кино. Хлеб — по расписанию, дети — в пионерах, женщины — в халатах и с вечным одеколоном «Шипр». И главное — никаких лишних вопросов.
Жили тут как в обычном гарнизоне. С той только разницей, что за пределами жилой зоны начинался не лес и не парк, а зона, где проводили испытания с сибирской язвой, ботулизмом и другими замечательными представителями микромира. Гулять туда не рекомендовалось. Хотя, говорят, рыба у берега ловилась бойко. Главное — жарить с корочкой.
Летом — пекло. +50 на солнце, дышать сложно, зато бактерии размножаются охотно. Зимой — ветер, как будто кто-то сверху включил гигантский фен, но на режиме «ледяной шторм». А весной… Весной всё начиналось заново. Новая партия обезьян, новые штаммы, новые расчёты.
Эксперименты: тихо, зараза работает
Основной фокус острова — проверить, как микробы ведут себя на воле. Брали подопытных: 200–300 обезьян в год. Каждой — клетку, пайку и личный план заражения. Распыляли в воздух капельки, которые даже под микроскопом выглядят устрашающе. Смотрели, сколько нужно времени, чтобы организм сдался.
Параллельно следили за ветром, за влажностью, за степенью распространения. Тут не было «просто поиграться». Всё чётко: от докладов до вскрытий. Патогенам — максимум комфорта, чтобы понять, как они поведут себя, если дать им побольше свободы и поменьше кислорода.
И всё это делалось не просто ради науки. Это была работа. Настоящая, ежедневная, с планами, графиками и приказами сверху. Такая вот жизнь. С девяти до шести — чума, потом ужин.
Когда оспа вышла в море
Один из самых громких эпизодов случился в 1971 году. На острове распылили вирус натуральной оспы. Всё, вроде бы, под контролем. Только вот не учли, что ветер в Арале бывает упрямый. Через 15 километров от точки распыления по морю шло судно с командой биологов. Одна лаборантка подцепила вирус. Потом ещё десять человек. Карантин. Паника. Вакцинация в радиусе тысячи километров.
Микробов обратно в пробирку уже не загонишь.
Остров, который стал материком. Ну почти
Когда всё это задумывалось, остров был надёжно изолирован. А потом Аральское море начало исчезать. Воду забирали на хлопковые поля, на ирригацию, на великие пятилетки. Озеро скукоживалось, как пролитый чай в пустыне. И вот уже в 2000-х остров стал полуостровом, а потом — просто частью суши.
Всё, что было защищено водой, теперь можно пройти пешком. Берёшь термос, аптечку, немного безрассудства — и через несколько часов ты на территории, где когда-то хранились боевые штаммы.
Самый вкусный бонус — никакой охраны. Гуляй, смотри, трогай. Хочешь — ищи металл. Хочешь — делай селфи на фоне руин. Только вот не факт, что под ногами не спит что-то, что бы предпочло остаться забытым.
Американцы пришли в химзащите
В 2002 году сюда прибыла делегация из США. Без галстуков, но с костюмами химзащиты. Совместно с Узбекистаном провели зачистку. Говорят, уничтожили до 200 тонн спор сибирской язвы. Что ликвидировали, что утилизировали. Но никто не знает, сколько всего было. Документы либо сгорели, либо их никто и не писал.
Спрашивать у местных — бесполезно. Они слышали только одно: туда ходить не стоит. И правильно делают.
Сталкеры и мусорщики: последние романтики бактерий
Но если вы думаете, что всё заброшено и забыто — недооцениваете человеческую изобретательность. Есть люди, которым по душе заброшенные лаборатории. Особенно, если в них остался медный кабель и пара редких приборов. Их зовут мусорщиками. Хотя правильнее было бы: «ребята с избыточным уровнем пофигизма».
Они идут туда за металлом, иногда — за легендами. И порой находят. Старые пробирки, тумблеры, ржавые таблички с надписями типа «П-47. Сибирская язва. Не открывать». Кто откроет — уже не расскажет. Или расскажет, но кратко и в аптеке.
А теперь — внимание: хотят бурить
Пару лет назад в новостях прошла инфа, что на месте бывшего полигона собираются искать нефть. Логика простая: раз место пустует — почему бы и нет?
На практике это выглядит так: в землю, где могли зарыть бактериальные остатки, собираются воткнуть бур. Сверху люди в касках, снизу — то, что не горит и не растворяется, зато хранится веками. Всё под контролем, говорят. Но кто именно его контролирует — вопрос открытый.