Звучное название Хинган рисует крутые скалистые горы с тёмным ущельями и неприступными перевалами, на которых юная Мулан из старого диснеевского мультфильма метким выстрелом фейерверка похоронила под лавиной гуннскую орду. На самом деле Хинган невысок (высшая точка — гора Хуанганшань, 2034м), а большой скорее по горизонтали: раскинувшись на 1200 километров с севера на юг и 400 километров с запада на восток, он обширнее, чем, например, Альпы.
Дальше на северо-восток его продолжает Малый Хинган, или Ильхури-Алинь с лавовым полями и кратерами вулканов Удаляньчи, извергавшихся ещё в 18 веке. Дальним, и явно не самый высоким концом, он заходит в Россию, так что царским путейцам в 1910-х пришлось бить целую серию из 7 Хинганских тоннелей на приамурском Транссибе: парадокс, но именно эти далёкие горы стали эпицентром тоннелестроения Российской империи. И даже Становой хребет в те времена, когда служил русско-китайской границей (то есть — в 1689-1858 годах) и просто краем земли, именовался Внешним Хинганом.
Он — самый высокий и суровый из трёх нагорий, тогда как Большой Хинган — это бесконечные волны однообразных пологих зелёных гор. Это немало — в медленном поезде с зелёными вагонами (скоростные поезда в эту глушь не ходят) мы ехали 240 километров от Цицикара около 5 часов, чтобы наконец сойти на станции Бокету:
Иначе — Бухэду, как называли её русские путейцы, или Богд, как называли глянувшуюся путейцам долину монголы. Именно монголы, а не маньчжуры: мы покинули наконец Хэйлунцзян и оказались в Хулун-Буире — весьма самобытном и по китайским меркам малолюдном (2,2 млн. жителей) округе на северо-восточном конце Внутренней Монголии. Ну а Богд — значит, как ни странно, Божья: свято место не бывает пусто.
И первым ощущением об Бухэду стала тишина. В Китае — сущность редкая, самими китайцами абсолютно не ценимая, и потому вдвойне ценная нам. Здесь — настоящая таёжная глушь, пейзажами и ритмом жизни недалеко ушедшая от каких-нибудь Амазара или Уояна.
Но платформу покидаем по всем правилам — через единственный виадук, с проверкой билетов на выходе по отгороженному краешку зала ожидания. На другом его конце — чеканное панно с таким знакомым посылом: «Расступись, тайга!».
На привокзальной площади набирали пассажиров маршрутка и большой автобус. Первая шла куда-то в сторону от железной дороги, к ещё более глухим местам, а второй отправлялся в Хайлар (то есть — в нужную сторону), но только через несколько часов.
На бугре у вокзала, с которого легче было заметить приближение каких-нибудь хунхузов — казармы Охранной стражи:
Вдоль главной улицы — пятиэтажки без балконов, навевающие ассоциации с Крайним Севером. Да впрочем, для китайцев это и есть Крайний Север…
А за пятиэтажками — всё те же путейские дома в привычной жёлто-белой гамме:
Высота и уклон дощатых заборов впечатлят всякого московского любителя похныкать о милых палисадниках и цветочках в Голландии:
И китаец — может, сирота, пригретый в освобождённой Маньчжурии потерявшей семью в 1943-м году медсестрой со Смоленщины и лет с пяти не слышавший китайской речи?
Но нет — делаем волевое усилие и напоминает себе, что китаец здесь родился и вырос, на других языках может не знать даже слов «да» и «нет», а русских людей, да ещё и на своей улочке, видит первый раз в жизни.
Однако — помнит, кто построил эти дома, а потому совсем не удивлён нашим визитом:
Коридором меж заборов мы вышли на ещё одну асфальтовую улицу, обрывающуюся выше по склону:
Она переходит в лестницу на бывшее кладбище, от которого остался только обелиск (1947) на могиле китайского партизана Чжана Гочжэна, в 1978-м году перенесённой на этом место — взамен разрушенных хунвейбинами русских могил.
Оттуда как на ладони весь Бокету, и честно говоря, странно видеть столь маленький населённый пункт в Китае:
Только отсюда я взглянул на запутейскую часть, судя по длинным торговым рядам — китайскую слободку, выросшую в 1920-30-х, когда на этой стороне русская речь ещё преобладала.
Чуть дальше видно веерное депо, сохранившееся здесь, кажется, не хуже, чем в Хэндаохэцзы. И, лишь при написании поста я это понял — также ставшее меморилом или музеем.
По сравнению с Анъанси или той же Хэндаохэцзы (Имяньпо и пропущенная мной Чжаланьтунь всё же были классом повыше) Бухэду впечатляет именно своей неприглядностью. С 1952 года, когда Россия окончательно ушла с КВЖД, тут изменилось немногое.
И пока где-то строились небоскрёбы и хребты прошивались тоннелями ВСМ, брались новые рекорды выплавки стали и экспорта смартфонов, какой-нибудь Чжан или У колол дрова у деревянного барака:
Кадр выше снят на той же улице, что кадра №12 (с диванчиком и концом асфальта) — по ней мы спустились к центру. На углу встречает дом с загадочными надписями о гостеприимстве у ворот:
И ещё более загадочным «музеем» ржавых моторов и прочих вырванных из контекста механизмов. Иногда — с почти стёртой латиницей:
Кто их тут собрал, когда, для чего? Готовясь к поездке я встречал упоминания «музея КВЖД в Бокету» — может, за него и принял кто-то этот странный угол?
Обогнув водоколонку, мы вышли на широкую улицу, такую же гулкую и пыльную, как в десятках сибирских посёлков. И — под таким же бесконечным небом:
До 1960-х годов тут стоял деревянный храм Святой Александры (1902):
А теперь за главного — торговый ряд:
Внутри впечатляющий рукописным плакатами 1980-х и атмосферой сельпо, где тётя Лю Ся, для порядку сделав руки в боки, отпускает в долг. В боковом отсеке обнаружилась ещё компании китайцев за маджонгом, тут же замахавших руками «айда к нам!».
Ещё какие-то домики в окрестностях, и вряд ли есть смысл вникать в сущность каждого из них. Она на КВЖД редко выбивается из стандартного набора: казармы путейцев, казармы Охранной стражи, её штаб, дом начальника, Желсоб, больница, школа, апартаменты для отдыха поездных бригад. Всё из серого кирпича, покрашённого нежно-жёлтым и белым. Куда важнее отдельных зданий тут сам факт, что это — русский посёлок, о котором я пишу первый русскоязычный текст в интернете.
Понемногу капитальные здания сменяются мазанками и избами из тонких брёвен, тянущимися до самой околицы. На некоторых — ставеньки и резьба:
Улицы раскрывается в степь, куда и вышли мы ловить попутку — в Китае даже в мегаполисах почти нет пригородных поездов с частыми остановками, что уж говорить об этой глухомани? Так что 20 километров до нашей следующей цели преодолимы только по шоссе.
Впрочем, этот участок КВЖД я тоже поснимал, в конце поездки в одиночку съездив из приграничного Маньчжоули в Харбин и обратно. К путям Бухэду раскрывается своим депо, рядом с которым вовсе не случайно расположена водонапорка: как и всюду в Маньчжурии, она оснащена поясом бойниц и в любой момент могла стать сторожевой башней.
Интереснее другое: в 1964 году депо Бухэду впервые в КНР было укомплектовано тепловозами. Как я понимаю — типа DF (тогда же начали серийно строиться в Циндао по образцу западно-германского NY1), один из которых стоит на краю площадки как памятник:
А у путей — заброшенные дома. Печать демографической катастрофы Хэйлунцзяна, в 2010-х годах покинутого каждым пятым жителем тут не так отчётлива, как в Имяньпо — и всё же заметна.
