Крымская война оказалась для России громадным потрясением и во многом определила политику страны на будущие десятилетия. Однако работы над ошибками проведено не было, и в любой сложной ситуации русские как огня боялись создания новой коалиции, направленной против них.
Кроме того, в верхах прямо-таки витало желание отомстить Австрии за её «предательство» в Крымскую. Логика тут была простой: в 1849 году русские Вену спасли, а она в 1854-м заняла позицию нейтралитета, враждебного России.
Вообще, месть — не самое лучшее основание для внешней политики. Но, к сожалению, только некоторые русские чиновники высокого ранга понимали это.
Среди них был, например, видный русский дипломат граф Николай Павлович Игнатьев. Он писал: «У нас коварство и неблагодарность Австрии в настоящую войну оказались общим ходячим мнением, но разговоры о благодарности или неблагодарности в политических областях показывают только их непонимание». Далее он вполне логично говорил, что Россия — это ведь не частное лицо, а государство, а во внешней политике государств нет прямодушия или обмана, а есть только интерес.
Граф Николай Павлович Игнатьев
Николай Николаевич Муравьёв-Амурский, бывший губернатор Восточной Сибири, член Государственного совета, писал главе русского дипломатического ведомства князю Александру Михайловичу Горчакову, что «если одно государство помогает другому, то делает оно это не из благодушия, а имея свои собственные интересы». И Россия, помогая Австрии в 1849 году, боролась не за то, чтобы сохранить Францу-Иосифу на голове корону, а поскольку опасалась, что восстание из Венгрии перекинется в русскую Польшу и вызовет революции в соседних государствах. Муравьёв советовал Горчакову на данный момент помириться с Австрией, чтобы потом использовать её в своих интересах.
Но эти мудрые слова остались гласом вопиющего в пустыне.
Для мести Австрии была избрана Пруссия, которой Россия помогла объединить Германию под главенством Берлина. В 1873 году по инициативе канцлера Германии Отто фон Бисмарка был заключён «Союз трёх императоров» — то есть союз Германии, Австрии и России. Основной задачей этого союза Бисмарк видел выступление по всем вопросам в Европе единым фронтом. Таким образом, Россия могла быть спокойна насчёт своих западных границ и получала очередной шанс решить вопрос Проливов.
«А есть ли у нас план, мистер Фикс?»
Случай вскоре представился.
В 1875 году начались очередные восстания славян в Османской империи. Сначала запылали Босния и Герцеговина, потом войну Турции объявили Сербия и Черногория. В этой ситуации началась череда переговоров между Германией, Австрией и Россией, на которых Бисмарк предложил буквально следующее: Берлин поддержит Петербург в случае осложнений с Англией, но непременное условие, которое ставит германский канцлер, — Россия должна договориться с Веной по дележу Балкан. Если Австрия и Россия достигнут подобной договорённости, то все три страны выступят в Восточном вопросе единым фронтом и русские могут не беспокоиться за фланги.
Летом 1876 года Вена и Петербург договорились, что по результатам войны Австро-Венгрия может оккупировать Боснию, Герцеговину и, возможно, часть турецкой Хорватии, — Россия не будет этому противодействовать и признает территориальные приобретения австрийцев. Петербург же получает в свою зону влияния Румынию, Болгарию, Фессалию и зону Проливов.
Однако… Крымская оказала на российское руководство глубокое влияние. И ещё на этом этапе Горчаков выдал совершенно непонятное: «Константинополь с соответствующим районом должен быть нейтрализован и превращён в свободный порт под защитой и опекой Англии по примеру Ионических островов». Горчаков сильно боялся реакции Европы на такие смелые действия. Как тут не вспомнить Бисмарка? Последний произнёс примерно в это же время чеканную фразу: «Когда Англия и Франция говорят сообща, то под именем Европы разумеют самих себя и как бы забывают о существовании других держав. Я знаю Россию, знаю Англию, знаю ту державу, к которой обращаюсь, но решительно не знаю того, что любят обозначать неясным термином Европа».
К чести Петербурга, военное руководство и царь быстро одёрнули главу внешней политики и занялись подготовкой войны. План, составленный главой военного министерства Милютиным и главой Главного штаба Обручевым, предполагал блицкриг. Предлагалось форсировать Дунай в районе Систово (ныне Свиштов), против четырёхугольника крепостей Силистрия-Шумла-Варна-Рущук, поставить мощный заслон из двух корпусов (60 тысяч человек), отрезав крепости от основной части турецких войск, и развивать наступление за Балканский хребет. В случае подхода армии Осман-паши из Сербии (район Видина) — также выставить заслон в районе Плевны и Никополя, дабы удержать переправы в Систово и обеспечить себе связь с Россией.
Расчёт был следующим: турецкая армия между Балканским хребтом и Константинополем не превышала 13 тысяч человек, на направление же главного удара Россия должна была ввести 60 тысяч человек. Ещё 120 тысяч обеспечивали фланги. Война, по подсчётам Обручева, должна была занять три-четыре месяца.
Таким образом, теперь Проливы предполагалось штурмовать и занять атакой не с моря, а с суши. Прямо по сухопутной стратегии — дойдя пешком от Дуная до Стамбула.
И самое смешное, что России это удалось, пусть и с известными трудностями.
После падения Плевны русские вышли на стратегический простор, взяли Адрианополь и подошли к Константинополю. Двенадцатого декабря 1877 года Османская империя обратилась к великим державам с просьбой о посредничестве в мирных переговорах.
Последний бой под Плевной 28 ноября 1877 года, художник — Н. Дмитриев-Оренбургский
К этому моменту до Константинополя оставалось каких-нибудь 70 км.
Взять Константинополь русские могли тогда легко. Солдаты ждали приказа главнокомандующего с часу на час. Но главнокомандующий со дня на день ждал, что прикажут из Петербурга: брать или не брать?
В один из тех дней Верещагин ворвался к главнокомандующему и кричал: «Оборвите телеграфные проволоки, поручите это мне — я их все порву, немыслимо заключать мир иначе, как в Константинополе!» Из Петербурга же пришла телеграмма — Константинополь не брать.
Военные эксперты резонно отмечали тогда, что командующий русской армией великий князь Николай Николаевич должен был последовать примеру знаменитого Евгения Савойского, который в 1708 году проявил то, что Наполеон называл «мудрым непослушанием»: подступив к Мантуе и получив приказ не брать крепость, Евгений сунул приказ в карман, взял Мантую, а потом доложил, что приказ был получен post factum.
«МИД выражает глубокую озабоченность…»
Шестнадцатого декабря 1877 года русские дипломаты засели за составление ультиматума туркам, который вскоре был готов, и его согласованные варианты разослали по кабинетам Берлина и Вены. Глава австро-венгерской внешней политики граф Дьюла Андраши, наверное, был сильно ошарашен, когда вскрыл эту бумагу и прочитал пункт номер два: «Босния и Герцеговина будут реорганизованы соответственно указаниям Константинопольской конференции. От Австро-Венгрии как державы пограничной и непосредственно заинтересованной будет зависеть обеспечение контроля и участия в управлении, аналогичных тем, что Россия осуществляет в Болгарии, в целях введения и нормального функционирования учреждений, которыми эти провинции будут снабжены».
Граф Дьюла Андраши
Получилось, что русские наплевали на предвоенное соглашение с Австрией и отказались его соблюдать. Изначально Андраши не поверил и обратился прямо в Петербург, к Горчакову.
Ответ русского дипломата просто убил — Австро-Венгрия может аннексировать Боснию и Герцеговину в… случае распада Османской империи.
Боком такой ответ вышел и Берлину, ведь Бисмарк убеждал Австрию перед войной верить Петербургу и заключить соглашение по разделу Балкан, гарантируя чистоту сделки собственным авторитетом.
Понятно, что блок России, Германии и Австрии после этого дал гигантскую трещину, чем воспользовалась Англия. Двадцать третьего января 1878 года в Безикской бухте недалеко от входа в Дарданеллы бросила якорь эскадра Джеффри Хорнби в составе броненосцев Alexandra, Agincourt, Sultan, Temereire, Swiffsure, Rupert, Hotspur, Ruby, Salamis. Кроме того, ожидали ещё подхода Devastation, Raleigh, Achilles.
Силы сторон
С одной стороны — ситуация Крымской повторилась. С другой — Австрия не собиралась вступать в войну. В связи с этим не лишним будет узнать — а могла ли Англия в одиночку вступить в противоборство с Российской империей и имела ли она шансы на победу?
Итак, численность британской армии на 1878 год — 134 тысячи человек, включая сюда 24000 артиллеристов и 2900 сапёров. Однако британские солдаты были раскиданы по миру в многочисленных колониях империи. Сами англичане оценивали возможность переброски в зону проливов не более 36000 человек при 60 орудиях. Причём для этой переброски, по признанию самих британцев, им понадобилось бы не менее пяти месяцев.
Но, может быть, главной силой на суше могла стать турецкая армия? Ответ прост — нет, не могла.
На февраль 1878 года турецкие войска, по разным оценкам, составляли лишь 22-28 тысяч штыков, причём качество этих войск было просто плачевным.
У России на острие главного удара на тот момент было сосредоточено 72 тысячи человек, а всего на Балканском театре военных действий — 170-190 тысяч штыков и сабель. То есть, даже объединившись, англичане и турки оставались в меньшинстве.
Мог ли помочь Англии её флот? Вспомним о трудности действий флота в Проливах: сильное течение в Босфоре мешало бы британским вымпелам войти в Чёрное море. Эскадра Хорнби (восемь броненосцев) — это фактически самые новые и самые сильные корабли. Всё остальное — уже просто устаревшие броненосцы и мониторы с сомнительной мореходностью. В то же самое время против гипотетической экспедиции в Балтику Германия и Россия могли выставить отличнейшие броненосные фрегаты типа «Пройссен» и «Кёниг Вильгельм», имевшие на вооружении 240-мм крупповские пушки, броненосец «Пётр Великий», пять броненосных фрегатов, прилично защищённые батареи типа «Не тронь меня» и шесть броненосных лодок типа «Адмирал» и «Русалка». Это не считая береговых батарей.
Броненосец «Кёниг Вильгельм» (источник фото)
Интересна также оценка и самого Хорнби в период Восточного кризиса. Второго февраля 1878 года он писал главе британского МИД графу Дерби: «мы должны помнить, что Россия в 1878 очень отличается от России в 1854»; «у нас на суше не будет союзников, исключая, возможно, иррегулярные турецкие войска…».
Особо Хорнби взволновал тот факт, что одним из условий русского ультиматума, обращённого к Турции, был пункт о передаче России всего турецкого флота, в котором было четыре броненосца. Эти корабли плюс береговые батареи (которые, по мнению адмирала, уже были давно установлены русскими) делали задачу прорыва эскадры к Константинополю труднореализуемой. В конце концов, русские могли нашпиговать Босфор и Дарданеллы минами, что полностью бы обесценило силу эскадры.
Даже допустим следующий вариант: английские корабли счастливо миновали узости Проливов и вошли в Чёрное море. А что дальше? Где они будут брать уголь и боеприпасы? Как будут снабжаться? Получалось, что без поддержки на суше действия флота в Проливах — это путь в мышеловку.
Двадцать пятого января 1878 года британцы осторожно двинулись в Чанак-кале, но после пары выстрелов из крепости Чанак быстро отвернули назад и вернулась в Безикскую бухту. Это происшествие позволило одному американскому репортёру опубликовать шуточное объявление: «Срочно! Важно! На переходе из Дарданелл в Мраморное море потерялась британская эскадра. Нашедшим просьба срочно сообщить в Лондон, на Даунинг-стрит. Вознаграждение гарантируется!».
Таким образом, на момент февраля 1878 года Британии (без сильного сухопутного союзника) нечего было противопоставить России.
«А что у русских?»
Дочитавший до сего момента воскликнет: «Так если было всё настолько хорошо, почему не захватили Босфор и Дарданеллы?»
И вот тут мы вспомним то, о чём писали в начале этой статьи: «Крымская война оказала очень сильное влияние на последующие события».
Российское руководство питалось страхами и домыслами и не только боялось инициативы само, но и рубило её на корню на местах. Так, мины в Проливах отказались ставить потому, что «идея заграждения Босфора минами не была встречена полным сочувствием со стороны начальника штаба на том основании, что предпринимаемые для этого меры могут помешать успешному окончанию мирных переговоров».
Из письма генерала Зотова от 14 января 1878 года: «Положение наше в настоящую минуту блестящее. Турки армии не имеют, мы от столицы их в пяти−шести переходах с 100 000 армией, которая ещё может быть усилена шестью дивизиями Восточного отряда.
Нам следует настаивать на мире с Турцией сепаративно, как бы это не было неприятно для наших друзей. Ни Англия, ни Австрия моментально вмешаться в войну не могут, они будут только нас пугать. Раз заключён сепаратный мир, мы им выставим un fait accompei (свершившийся факт), а это в политике вещь очень важная, поневоле замолчат».
Генерал Зотов
Но тут пришёл резкий окрик из Петербурга: _«Государь повелел главнокомандующему „немедленно занять Константинополь, если англичане войдут в Босфор“, и указал, что „если англичане будут вести себя миролюбиво, то считать их как союзников“, прибывших для сохранения порядка, если же они будут действовать враждебно, то „считать их врагами“. Слова „если англичане войдут в Босфор“ давали значительную неопределённость повелению Государя, ибо англичане, в сущности, уже были в Босфоре, так как их флот стоял в одном часе хода от Константинополя».
И далее — «15 января Государь повелел главнокомандующему наступать на Константинополь, если турки в трёхдневный срок не подпишут условий перемирия и предварительных условий мира; это требование было исполнено турками 19 января 1878 года.
Граф Н. П. Игнатьев, посланный государем в Главную квартиру армии для ведения переговоров с турками, устранял всякую мысль о захвате Россией Царьграда при тогдашних обстоятельствах».
Некоторые выводы
Итак, в январе–феврале 1878 года русские вполне определённо могли захватить и Босфор, и Дарданеллы атакой с суши, создать там крепкую оборону и закрепиться. Причём не только на европейском берегу, но и на азиатском. Организованное сопротивление турок было к этому моменту полностью сломлено, и задача была очень простой.
Проблемой стала позиция политического руководства России, которое сначала не выполнило предвоенные договорённости с Австрией, а потом словно испугалось собственного успеха и смелости.
В результате мираж войны с Англией приняли за текущую реальность.
Напоследок процитируем телеграмму главы британского МИД графа Дерби от 20 февраля 1878 года: «В случае силового вступления русских в Константинополь мы решили отозвать посла и заявить, что пойдём на конференцию только после того, как оккупация прекратится. Во всех отношениях это наиболее решительный шаг, который мы могли предпринять…». Вот и всё, что в действительности Англия могла бы противопоставить России на тот момент.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.