Кажется, всё ясно
К началу Второй мировой войны картина нервно-психических расстройств военного времени представлялась полностью ясной. При этом выглядела она вполне оптимистично: методы лечения — есть, нарушения протекают умеренно тяжело и постепенно ослабевают. Развитию неврозов способствуют наследственная предрасположенность, алкоголизм и социальные факторы.
Считалось: чем больше человек на войне испытывал настроения вроде «меня из одной грязной ямы сунули в другую и опять пытаются убить» — тем быстрее у него развивался невроз. И тем тяжелее он проходил. Если же солдат расценивал своё участие в войне как справедливое, считал себя действующим лицом, а не фигурой в игре — то к неврозам он оказывался менее предрасположен. Если расстройство у него и возникало, то проходило гораздо легче.
Длительные, упорные случаи считались единичными, а ночные кошмары… разве это серьёзно?
Однако в это время были и отдельные специалисты, считавшие вопрос неврозов не до конца изученным. Правда, никаких активных шагов в деле они не предпринимали, а лишь констатировали, что явления эти толком не описаны и даже единого названия симптомов нет. Не говоря уже о связной клинической картине…
Перегрузка
На смену окопной мясорубке Первой мировой пришла Вторая мировая — с воздушными ударами по городам, оккупантами и карателями, превращавшими занятые территории в ад на земле.
(К слову, немцы в концлагерях проводили эксперименты и по психологии. И документировали свои опыты с немецкой тщательностью.
С окончанием войны на всех участников обрушилась лавина проблем. Нужно было восстанавливать хозяйство, кормить население, демобилизовывать армию… На этом фоне психические травмы участников отошли на второй план. Настолько, что даже в фундаментальном труде «Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне» раздела по психиатрии не было. А крохотная глава по нервным болезням выглядит откровенно слабо.
Европа и СССР были заняты восстановлением разрушений. Огромное количество ветеранов с нарушением психики создавало иллюзию «это нормально, у всех так».
Немецкие материалы по большей части уехали в США, и их там, как и многие немецкие трофеи, изучали без особого интереса, в режиме «полезного чтения». Тем более, что следующая война, как считалось, будет атомной. Бабах — и всё. Ну или молниеносной: высадим десант, восстанет ГУЛАГ — вжух! — и мы победили.
Вьетнамский синдром
А потом началась война, которую никто в таком формате не ждал — Вьетнам. Четвёртая по потерям за историю США. 58 тысяч убитых, а по итогам войны — более 20 тысяч самоубийств. То есть на каждых троих убитых пришёлся один, для которого жизнь после пережитого стала невыносимой.
С точки зрения психиатрии и психологии, вьетнамская война оказалась идеальной для изучения незамеченных ранее длительных психологических эффектов. С одной стороны, пострадавших было достаточно много, чтобы проблема стала очень заметной. С другой, не было эффекта «у всех так». Кроме того, отношение общества к «грязной войне» разительно отличалось от отношения ко Второй мировой — существовал сильнейший социальный заказ на очистку «грязной войны». А тут ещё подоспела революция в фармакологии — появились первые антидепрессанты. И психология более или менее оформилась как наука, отделившись от неврологии.
Учёные стали разбираться и пришли к интереснейшим выводам, которые из неофициального термина «вьетнамский синдром» к 1980-м годам оформились в понятие «посттравматического стрессового расстройства» (ПТСР).
Чем же отличается ПТСР от военного невроза?
Из учения о ПТСР старательно убирали субъектность. То есть, независимо от того, как ощущает себя солдат и как он расценивает своё участие в войне, он испытывает стресс. Иными словами, и для защищающего свой дом партизана, и для сжигающего этот дом оккупанта происходящее — сравнимой силы потрясение.
С одной стороны, это явный ответ на соцзаказ, с другой — всё не так просто.
Прошёл век с появления современной медицины, и человеческая жизнь перестала быть настолько хрупкой. Для первого поколения, выросшего под защитой антибиотиков и осознавшего ценность жизни любого человека, воспоминание о войне — «что мы делали с ними» — действительно, могло быть не менее травматичным, чем «что они делали с нами». К слову, кошмарный сон одного из героев Ремарка построен именно на воспоминании о том, как он убил англичанина…
И ещё — невроз быстро уходит, а ПТСР остаётся.
Война навсегда с тобой
По современным представлениям, примерно каждый десятый переживший травматичное воспоминание (это не обязательно война) получает длительное расстройство психики.
Основными симптомами ПТСР считаются повторное переживание — часто в форме ночных кошмаров, галлюцинаций, фантомных болей. Эмоциональное онемение — пострадавший перестаёт испытывать эмоции вообще. Гипервозбудимость — перманентная тревога, не дающая заснуть, сопровождающаяся вспышками гнева.
Травмирующие фрагменты прошлого не уходят в область «архива воспоминаний», остаются свежими и актуальными даже годы спустя.
Антидепрессанты и транквилизаторы помогают лишь ограниченно. Групповая психотерапия также не решает проблему (а индивидуальная — это очень дорого). Внезапно неплохой эффект даёт арт-терапия: нарисуй или расскажи свой ужас, и он уйдёт (многократно разобранные воспоминания профессора Н. Никулина — как раз пример неосознанной арт-терапии).
Вернувшийся с войны солдат на сеансе гипнотерапии (источник фото)
Поддержка близких людей — «домашняя психотерапия» — тоже важна. Но ни одно серьёзное расстройство психики на ней не вытянуть.
Современные исследования механизмов памяти дают надежду на адекватное медикаментозное лечение сбоя в хранении воспоминаний. А пока — война остаётся с человеком навсегда.
Реджинальд Баттерсби, когда-то самый молодой английский офицер Первой мировой, уже в предсмертном забытьи, в возрасте 77 лет, кричал: «Боши идут!». В свои последние минуты он вернулся в давнее прошлое, в так и не отпустившую его войну.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.